«Девочки становятся “шлюхами”, просто потому, что им нравится мальчик». Интервью с режиссеркой самого скандального фильма 2019 года

«Девочки становятся “шлюхами”, просто потому, что им нравится мальчик». Интервью с режиссеркой самого ск...
Режиссерка Влада Сенькова сняла фильм «II» – это необычная по белорусским меркам история школьников Насти, Кристины и Саши. Фильм выходит в прокат уже 11 декабря – накануне мы поговорили с Владой о буллинге, агрессии подростков и взрослых и новом фильме молодой белорусской режиссерки.

Режиссерка Влада Сенькова сняла фильм «II» – это необычная по белорусским меркам история школьников Насти, Кристины и Саши. Фильм выходит в прокат уже 11 декабря – накануне мы поговорили с Владой о буллинге, агрессии подростков и взрослых и новом фильме молодой белорусской режиссерки.

– Фильм «II» – это незапланированный «ребенок», – признается Влада. – Мы с соавтором Сашей Лесько давно хотели поднять тему о сексуальном образовании в нашей стране, и это время наконец настало. Ко мне пришел Коля Лавренюк с предложением от «АРТ Корпорейшн» снять вместе с ИИТО ЮНЕСКО. Я сразу согласилась. Сценарий написали быстро.

«У нас еще цветет домострой в стиле “старший знает лучше”»

– Вообще у меня было давнее тайное желание снять про школу, – рассказывает Влада. – Потому что подростки и молодые люди – это те, кто еще не оброс всякой шелухой, навешанной социумом. Это именно те люди, которые могут менять мир. Дальше уже вопрос, позволят ли им это взрослые.

У нас еще цветет и пахнет домострой в стиле «старший знает лучше», когда вроде как все начинается с неоспоримого «старших надо уважать», а перерастает в «старший всегда прав». И практика показывает, что очень часто это влечет за собой маленькие и большие проблемы.

– «II» – это школьная (и не только школьная) история, которая цепляет судьбами героев. Откуда вся эта живая фактура?

– Мы не притягивали никакую тему специально. Герои рождались из того, в каком обществе мы живем, из того, что мы с Сашей впитывали в себя в этом обществе.

Я зарабатываю репетиторством и занимаюсь английским с детьми от 4 лет до условно людьми за 90. Специфика моих занятий – разговорный английский, и, следовательно, на занятиях мы очень много говорим, потому что для языка надо говорить.

В ответах на вопросы, которые задаю, я наталкиваю и наталкиваюсь на рассказы о том, как кто провел день. И то, что мне рассказывают подростки, делает очень больно. Они чаще всего не говорят напрямую, но девочки, например, очень быстро становятся «шлюхами» просто потому, что им нравится мальчик.

И, кстати, очень часто в разряды «шлюх» первыми их записывают учителя и классные руководители.

А иногда я слышу истории об условных хрупких Ванях Петровых, которые «п*доры».

«Моего соавтора тоже сильно буллили в школе»

– В фильме нет конкретной истории, которую мы списали с себя от А до Я. Но все это мы или наши близкие-друзья-знакомые так или иначе проходили.

Например, моего соавтора Сашу тоже сильно буллили в школе, потому что он был мальчиком, который любил искусство, ходил на танцы, хор, кружки по рисованию и вышиванию. Его одноклассникам это очень не нравилось.

Ходишь на кружок по рукоделию? «Да ты п*дор!» А это значит что? Кучу «приятных» и банальных процедур от безобидного портфеля в мусорке до того, как в мусорке оказываешься ты сам.

А я и сейчас не хрупкая, и не то чтобы меня в школе обзывали жирной, но на физкультуре, когда мы делились на команды и бежали эстафеты, я прибегала самая последняя – и подводила команду. И мне всегда перепадало.

Впрочем, все это было со мной в начальной школе. Дальше я умела постоять за себя, и в классе у меня никаких проблем не было. Проблемы были у моего одноклассника. Он был чуть-чуть щуплее и хрупче, чем остальные мальчики, ходил в очках – и над ним все очень жестко издевались.

Но дети – это дети. Им сложно объяснить так, чтобы они почувствовали, что хорошо, а что плохо. Страшнее, когда они вырастают, так ничего и не поняв.

Когда у нас было 10 лет со дня окончания школы, все создали чат и отписывались, когда кто может прийти. Ну и понятно, что давно все не общались – шуточки-прибауточки.

И, представьте себе, приходит одно сообщение от 30-летней одноклассницы с уже двумя детьми в стиле «А что там – условно – Ваня Петров? А кто-нибудь его видел? Он вообще будет?» и куча плачущих от смеха смайлов.

И ты понимаешь, что Ваня Петров до сих пор интересен ей сугубо как мальчик для битья. Типа ну скучно же будет на тусовке без Вани. То есть ну ты представь, 10 лет прошло, а ничего не изменилось.

И, знаешь, я прямо не сдержалась и написала ей в чате, мол, а ты не боишься, что твоего ребенка будут точно так же буллить в школе? На что, представь себе, мне сказали, что я слишком серьезная и у меня нет чувства юмора. В общем, на эту встречу мы с подругой не пошли.

«Учить польский язык, чтобы уехать, – это наша реальность»

– В фильме значимое место занимает польский язык. А почему польский значим именно для тебя?

– Саша постоянно живет в Польше, а я мотаюсь туда-сюда. Мне сложно взять и уехать из Минска: я не хочу записывать себя в число эмигрантов. Это больно, грустно и разрывает корни и связи с домом – с домом в большем смысле, чем квартира, в которой я живу.

Но мне однозначно очень тесно в Минске. И в первую очередь мне как кинематографисту. Именно поэтому я решила, что пора поехать и пожить где-то еще: чтобы набраться впечатлений, сменить обстановку и вообще познать мир вокруг.

Польша для меня – идеальный вариант: это очень близко, и там хорошая киношкола. С октября я зачислена на курс игрового кино в киношколе Анджея Вайды. На данный момент это одна из лучших школ в Польше, которая очень ценится за рубежом. Она работает с уже действующими кинематографистами конкретно над проектами, без всякой воды и теорий.

Там училось много наших документалистов, но на игровое кино поступить достаточно сложно из-за польского языка, который там очень важен. Для меня сделали исключение, потому что им понравился фильм «II» и сценарий, который я туда подала. Теперь мы работаем над нашими проектами, а уже в декабре будем снимать «тренировочную» сцену, в мае нам дадут финансирование, и мы будем снимать уже по-настоящему.

Меня очень радует то, под каким углом там рассматривают сценарии и кино вообще. Меня восхищают педагоги, один из которых – Войцех Марчевский, основавший эту школу вместе с Анджеем Вайдой.

– А что скажешь о главных героях – Насте, Кристине и Саше – и о роли польского в кино и их жизни?

– Учить польский язык, чтобы уехать, – это белорусская реальность, это наша реальность. И никакой другой язык в фильме не сделал бы ту атмосферу, которую сделал польский язык. Для меня это был ключевой момент, за принятие которого представителями ИИТО ЮНЕСКО я очень переживала.

У нас был вопрос как раз с выбором языка, потому что кино должно показываться в Казахстане, Украине, России и так далее, и они считали, что выбор польского языка для этих стран будет непонятен.

Мы сняли две версии: с польским и с немецким языком – на всякий случай. И я очень рада, что польский язык все-таки остался в фильме. Потому что немецкий язык не сработал бы так: это вообще не про нас. Это не белорусская реалия. Нельзя скрывать, что кино белорусское: любое хорошее кино должно иметь национальный контекст.

Мы хотели показать молодых людей, которые уезжают учиться в Польшу. Это не самый рай на Земле, но там свободнее и это близко. Поэтому наша главная героиня ездит к репетитору в другой город.

Мы решили создать такую целеустремленную девочку, борющуюся за справедливость, такую «умняшку». Ко мне на занятия периодически приходят такие Насти, они упорно и усердно учат английский язык, чтобы уехать за лучшей жизнью.

Но мой любимый герой – глобально – герой Кристины. Я люблю героев таких, как она, – взбалмошных, истеричных, ипохондриков. Мне сразу захотелось для Насти такую подругу в противовес. Не просто подружка, которая с парнем целуется, – а такая, про которых говорят «на ней все горит».

И Кристина отчасти я сама: тоже истеричка, ипохондрик. И в школе я тоже была та еще штучка.

Третий персонаж – Саша, которого буллят и которому вслед кричат «п*дор», – это наше сердце истории. Это тот, за которого решили. Нам очень хотелось акцентировать внимание на том, что одноклассники сами решают за тебя: сами записывают в определенную категорию и сразу начинают травить.

Ты еще сам мало что понимаешь в этой жизни, но это ничего – одноклассники тебе помогут, а учителя добавят.

«Все неприятие в глобальном смысле идет от взрослых» 

– А что насчет переклички конфликтов в жизни и фильме?

– Сейчас я занимаюсь с подростками в Польше под Варшавой. Мама ученика встречает меня на станции, отвозит к ним, мы занимаемся, а потом отвозит обратно на станцию.

И, когда мы едем в машине, мы общаемся:

– Мой сын сам выбрал католическую школу, чтобы без всяких там ЛГБТ.

– У вас же там нет никаких занятий по ЛГБТ.

– Нет, но нам очень важно, чтобы никаких ЛГБТ-детей в нашем классе не было.

Это очень смешно. Как будто она проверяла. И вот о чем это говорит? Все это неприятие в глобальном смысле изначально идет от взрослых.

И этим фильмом мы хотим поднять вопрос – ведь очень легко все скинуть на подростков. «Все дети жестокие», «все подростки тупые». Ну, ок, а откуда это в них?

Почему в условной Дании – я, кстати, занимаюсь английским с ребенком из Дании – детям не придет на ум буллить гея? Нет, я, конечно, не обобщаю, всякое возможно, но глобально это плохие манеры – там так себя вести.

«Просто через жопу у них все» 

Когда мы с Сашей Лесько сели писать сценарий, то сначала не понимали, от кого должно идти зло. И потом до нас дошло: зло идет от взрослых. То, что дети жестоки, это понятно, но это необдуманное, подростковое. А взрослые зачастую необразованы. И они даже могут иметь самые благие намерения, желать добра, но при этом все за собой разрушать.

Для меня та же классная руководительница в фильме – положительный герой. Она старается. И завуч старается. Ну, просто через жопу у них все: не готовы они к неизвестному и новому, недостаточно информированы. И они не могут переступить через свои какие-то блоки: вспомним маму, которая не может задать прямой вопрос сыну: «Было у вас это, ну… это?»

И после премьерного показа в Минске на «Лістападзе» во время обсуждения были вопросы в стиле «не является ли этот фильм “пропагандой геев”». Но я просто не могу себе представить само явление: что значит «пропаганда»?

Мальчик, которого буллят одноклассники за то, что он «п*дор», – реальность. Почему мы не должны про это говорить? Мне прямо хочется, чтобы у этих родителей подрастающие дети вдруг осознали себя геями.

И вот deal with it, что называется. И посмотри, встань на это место, побудь этой мамой. Твой сын болен? Или твоя дочь больна? Ты скажешь так, если это будет твой ребенок?

– С чем ты хочешь, чтобы люди ушли после твоего фильма?

– Для меня это кино не только для подростков и не только для родителей. Это такое – очень смешно, конечно – семейное кино. Но только смотреть они, скорее всего, будут его по отдельности. Такое не сплочающее семейное кино. А может, наоборот, сплочающее для родителей, которые способны мыслить современно.

Мне бы очень хотелось, чтобы благодаря этому фильму появилась терпимость. Чтобы родители стали терпимее и внимательнее к своим детям. Да что к детям. Просто терпимее к миру вокруг. А подростки… Поменяются взрослые – поменяются и подростки. Просто хочется, чтобы никому не было дела до личной жизни условного Вани Петрова.

Расписание ближайших показов фильма «II» можно найти здесь.

 

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Сергей Балай, gazetaby.com, «АРТ Корпорейшн».

поделиться