«Это просто дорогой и лицемерный процесс». Беларусы – о том, как впервые побывали на похоронах

«Это просто дорогой и лицемерный процесс». Беларусы – о том, как впервые побывали на похоронах
В нашей рубрике Vox populi мы задаем беларусам разных возрастов одинаковые вопросы. Сегодня решили узнать, что люди осознали только после того, как впервые побывали на похоронах. Такие истории стоит читать, чтобы еще больше ценить близких и жизнь.

В нашей рубрике Vox populi мы задаем беларусам разных возрастов одинаковые вопросы. Сегодня решили узнать, что люди осознали только после того, как впервые побывали на похоронах. Такие истории стоит читать, чтобы еще больше ценить близких и жизнь.

Никита (22), Минск: «Тогда началась новая ступень взросления»

– Я не помню, что чувствовал на первых похоронах. Мне было 11 лет, и это сто процентов был травматичный опыт, потому что мозг позволил себе забыть об этом.

Вторые похороны в моей жизни случились лет в 19. Умерла моя бабуля, сестра моей родной бабушки по маминой линии. По ощущениям она заменила мне родителей, которые были постоянно заняты на работе, поэтому смириться с тем, что ее больше нет, было очень сложно.

Помню, что в ночь ее смерти я перед сном искренне молился богу о том, чтобы это все оказалось длинным, страшным и непонятным ночным кошмаром. Наверное, когда я проснулся, случился первый раз, когда я усомнился в существовании бога.

Сами похороны запомнились мартовским холодом. Помню, как мне сказали набрать в руку земли и бросить на гроб, который уже был опущен в выкопанную яму. Еще отчетливо вспомнил, как поцеловал бабушку в лоб и в руку в последний раз. Ощущений не помню, но в голове осталась только картина, как все плакали. Наверное, я тоже плакал.

После похорон было дико тихо и одиноко без нее. Кажется, именно тогда началась новая ступень взросления.

Алена (43), Гомель: «Турбуе, што больш няма культуры смерці»

– Мне было шэсць гадоў, калі памёр мой дзед. Ён мяне па смерці пакрыўдзіў, бо ў дзень пахавання я хацела, як звычайна, бегаць па кустах, вісець на плоце і смяяцца. Дарослыя накрычалі на мяне – без тлумачэння, маўляў, ніякіх гуляў, дзед памёр! Ён мяне любіў, гэта праўда, але так не ў час вырашыў памерці. Цяпер мне ані гуляць, ані глядзець тэлевізар сорак дзён – нічога нельга. Так, раней на вёсцы былі такія правілы і законы.

Гэта цяпер я дзіву даюся: нябожчыка з хаты вынеслі – і тут жа канцэрт па тэлевізары ўключылі. Для мяне гэта не норма, для мяне гэта дзікунства, што няма жалобы.

Мне было восем, калі памерла мая бабуля. Калі яе везлі на могілкі, то мая цётка (гарадская) спыталася ў мяне: «Ты каго больш любіла – бабулю ці дзядулю?» Я нахмурылася і падумала, што нікога, але адказала дыпламатычна: «Абаіх».

Быў ліпень. 10 ліпеня 1988 года. Бабулю закопвалі ў зямлю, у жоўты пясочак. Побач з магілай быў маліннік. Тыя, хто закопваў бабулю, чаплялі рыдлёўкамі спелую маліну, і яна падала ў магілу, на труну. Мне чамусьці хацелася маліны. Але я разумела, што нельга – палезці ў магілу і сабраць там спелыя ягады. Ну, ці пачаць рваць іх з куста, каб магільшчыкі не паспелі збіць яе рыдлёўкамі.

Калі я пачала жыць у горадзе, то зайздросціла гарадскім пахаванням. У іх былі вялікія натоўпы людзей, часта аркестр з жалобнымі мелодыямі, процьма кветак, вянкоў. Цяпер такога няма. Няма культуры смерці – вось што мяне турбуе ад сэрца.

Нядаўна памёр мой дзядзька, «гарадскі». Ды і я ўжо жыла ў горадзе. Я вырашыла пайсці «начаваць да нябожчыка», каб, як я лічыла, падтрымаць цёцю ў яе горы. Яна была са сваёй сваячкай. І яны рэальна нудзіліся каля труны. Ім было нудна, яны не ведалі, што рабіць, як сябе паводзіць.

У Бога яны не вераць – значыць, не маглі маліцца, а што рабіць атэісткам, не разумелі. І яны адкрыта проста маяліся. Напрыклад, прынеслі нейкую свечку «іерусалімскую» і вадзілі ёй над вянкамі: правяралі карму таго, хто прынёс вянок. І каментавалі: «Глянь, свечка пачала ярчэй гарэць, а чый гэта вянок? Вані? Во ў Вані паганая карма!» – і гэтак далей.

Мне было дзіка там, як сярод дзікуноў. Назаўтра яны спакойна глядзелі тэлевізар, забаўляльныя перадачы. Нейкі трэш, як па мне. Прычым гэта не нейкія калдыры – прыстойныя, сацыялізаваныя людзі.

Калі нядаўна памерла мая адзіная цёця, я пайшла ў рытуальнае бюро, каб замовіць «паслугі» – труну, адзенне, вянок, свечкі. І вось я замаўляю «паслугі», а супрацоўніца кажа мне: «А прывязіце вашу цёцю сюды, у нас свой морг ёсць!» Я кажу: «Для чаго?» Мне адказваюць: «Каб яна вам у кватэры не перашкаджала, а вы б там спакойна паспалі».

Я была ў шоку. Гэта кватэра – уласнасць цёці. І я мушу вывезці яе на ноч у морг, каб яна мне ў яе ж кватэры не перашкаджала. Больш таго, гэта кватэра мусіла перайсці мне ў спадчыну. Але ў дзень смерці цёця рэзка стала мне «перашкаджаць». Людзі папросту падурэлі.

Культура смерці – вось пра што я хачу гаварыць. Культура пахавання, культура жалобы, сапраўднай, унутранай і знешняй. Дзе гэта цяпер? Часта на пахаваннях я не бачу дзяцей і падлеткаў – дарослыя не хочуць іх «траўмаваць». Нешта ненармальнае, не? Хіба мы не памром, хіба дзеці не памруць?

Калі я была падлеткам, мае бацькі пераехалі жыць у іншы рэгіён Беларусі. Мяне гэта, мякка кажучы, засмуціла на доўгія гады. Я трызніла пра «сваю Радзіму». Пазней я казала дзецям і мужу, каб мяне пахавалі толькі выключна на «маіх» могілках, дзе мая цёця, бабуля, дзядуля. Там, дзе сосны і жоўты пясочак. Дзе ўся радня, усе суседзі, аднакласнікі, вяскоўцы.

Цяпер мне, здаецца, усё роўна. Смерці, якія цяпер вакол, даюць мне разуменне, што трэба жыць – па-сапраўднаму, не марнаваць тыя нямногія гады, якія нам выдзелілі.

Неяк мой сын спытаў мяне пра адну дзяўчыну (яна зрабіла суіцыд) – што з ёй здарылася. Я сказала, што «яна вярнула ў касу свой квіток». – «А, яна перадумала ехаць, так? Разумею».

Майго таты больш няма. Яго няма з 2016 года. Да гэтага часу я не вымавіла і не напісала, што «мой тата памёр». Бо я, можа быць, тормаз, але так і не перажыла да канца ягоную смерць. Яна была раптоўнай.

Што змяніла ягоная смерць? Многае. Акурат перад ягонай смерцю я праходзіла тэрапію, бо пасля цяжкай аварыі баялася ездзіць на аўтамабілях. Калі тата памёр і мы ехалі з іншага горада на яго пахаванне на мікрааўтобусе, то была страшная завіруха, галалёдзіца. Я ехала і ўжо не баялася нічога, наадварот – мяне не пакідала жаданне: «Хай бы нас занесла на лёдзе, хай бы мы ўсе тут разбіліся насмерць!»

Мы не разбіліся. Але больш я не баюся ездзіць на аўто.

У свеце цяпер столькі гора і несправядлівасці, што хіба толькі Смерць – якая адна на ўсіх – суцяшае мяне ў гэтыя цяжкія часы. Суцяшае, што не толькі харошыя людзі паміраюць, але гэтыя злыдні, якія нібыта «кіруюць» лёсамі людзей, таксама памруць. І гэта інфармацыя, бадай, самая праўдзівая на дадзены момант у свеце хлусні, маны, постпраўды і фэйкаў. Яны памруць, інфа 100%, гэта не фэйк.

Можаце прыйсці на любыя могілкі і ўпэўніцца, што зямля прымае ўсіх. І гэтых прыме. І гэтым зямлёй вочы засыплюць. І над гэтымі будуць крычаць крумкачы.

Максим (25), Минск: «На похоронах отца задумался, что для себя хочу кремации»

– Впервые я попал на похороны, когда мне было 19 лет. Это были похороны моего отца, который умер от рака. С папой мы были не особо близки, поэтому на кладбище я был вполне спокоен. Однако на самой церемонии меня удивили и напрягли сразу несколько моментов.

Во-первых, мне не нравится, что похороны – это церковный обряд, за который почему-то собирают много денег. Нужно платить, чтобы специальный человек приехал к вам, отпел мертвого, помахал ладаном.

Насколько я знаю, отпевание делается для того, чтобы очистить душу и связать ее с чем-то божественным и вневременным. При этом нужно выделить кучу денег на данную процедуру.

Во-вторых, пошло выглядит и сама церемония, где собираются какие-то непонятные люди, которые в жизни усопшего никак не присутствовали. В последние годы жизни моего отца ему физически было очень плохо, он практически ни с кем не общался и не виделся. А на его похороны собралось такое количество людей, словно он до самого конца закатывал вечеринки для всего города.

Было морально плохо от того, насколько все это лицемерно, насколько люди, которые там присутствовали, сами не хотели там находиться. Думаю, у них было ощущение долга перед моей матерью, которая следила за отцом перед его смертью: нужно было показать, что они хотя бы страдают.

Мне кажется, что присутствующие там голосящие женщины просто соревновались в том, кто сильнее и жалостливее плачет. Культура оплакивания на похоронах меня просто убивает! Или концепция поминок: несколько часов назад посреди хаты стоял гроб, а сейчас на том же месте все едят колбасу, пьют водку и ведут какие-то светские беседы. Это тоже выглядит довольно лицемерно.

Тогда я прямо на похоронах моего отца решил, что после моей смерти поминок точно не будет. Помню, как мы с мамой стояли в дверях комнаты, смотрели на гостей. Чувствовалось, что ей тоже некомфортно, что она думает о том же, о чем и я.

«Мам, пообещай, что кремируешь меня, если я умру раньше, чем ты». – «Хорошо. И ты меня, пожалуйста». Примерно таким был наш короткий диалог в тот день.

Анна (40), Варшава: «Образ, когда твой близкий человек лежит в гробу, остается с тобой навсегда»

– Первое соприкосновение со смертью у меня случилось в 10-м классе, когда Дима, мой одноклассник, умер во время какой-то разборки в парке.

Дима был таким мечтательным двоечником, слегка хулиганистым, но очень добрым. Весь 9-й класс мы просидели с ним за одной партой. Выглядели мы тогда забавно, как Тарапунька и Штепсель: я всегда была очень высокой, а он, наоборот низким. Он учился плохо, а я была отличницей.

Учителя посадили нас вместе, думали, что я буду как-то подтягивать Диму по учебе. Этого, конечно, не случилось. Помню, как во время изложений постоянно его пихала, предлагала списать у меня что-нибудь. Он только отмахивался и говорил, что сейчас лучше бы сидел на рыбалке в деревне.

Погиб Дима осенью после девятого класса. В парке его пырнули ножом какие-то хулиганы. Он сам пришел в «скорую», держа себя за живот. Врачи прооперировали его достаточно быстро и удачно, но на операции случилось заражение крови, из-за чего он несколько дней буквально горел, а затем умер.

Помню, как мы собрались небольшой компанией его бывших одноклассников, чтобы проститься с ним у него дома. Я никогда больше не видела столько цветов, как было там. Весь подъезд с первого по третий этаж, на котором он жил, был полностью уставлен живыми цветами.

На всю жизнь запомнила картину, как мы зашли в квартиру к погибшему. В одной из комнат стоял открытый гроб, около которого сидела его мама. Она плакала и просила его встать.

Я не доехала тогда на кладбище, потому что упала в обморок: настолько меня впечатлил образ матери Димы. Вместо этого мы пошли с ребятами ко мне домой. Тогда впервые еще попробовала водку, выпила примерно стакан водки и вообще ничего не почувствовала. Сорок градусов оказались слабее, чем впечатления от увиденного и пережитого.

Тогда решила, что мой ребенок должен как можно позже познакомиться с подобным. Именно поэтому, когда несколько лет назад умерли мои бабушка с дедушкой, я не взяла своего сына на эти похороны. Я бы не хотела, чтобы мой впечатлительный и эмпатичный ребенок переживал мой травматичный опыт.

Помню, что на вторых похоронах в жизни сравнивала свои ощущения тогда, в 16 лет, и в 37. Было удивительно понять, что с возрастом Смерть не начинает восприниматься проще. Это точно такое же горе, к которому невозможно подготовиться. И вот эта картина, когда твой близкий человек лежит в гробу, остается перед глазами навсегда.

Яна (23), Варшава: «Оказывается, мужчины тоже плачут»

– На похоронах осознала, что тебе от твоей смерти не будет плохо. Зачем бояться смерти? Тебе от этого ничего не будет. Будет плохо твоим близким и родным. Получается, что суицидники – эгоисты?

Мне было 11 лет, когда умер дедушка. Все вокруг примерно знали, что скоро его не станет, и как-то выжидали этот момент. Подсознательно я тоже начинала к этому готовиться. Однако оказалось, что в моменте, когда об этом сообщают, к этому невозможно подготовиться. Как будто ты в высоком здании, которое подорвали. И ты падаешь.

На похоронах впервые увидела, как плачут мужчины. В повседневной жизни это очень редкое зрелище. Еще обратила внимание, что близкие родственники некрасиво выглядят из-за того, что не спали и все время плакали.

Запомнила, какие мертвецы белые и мягкие. На похоронах дедушки мне сказали, что надо потрогать его руку, чтобы он мне помогал в будущем. Мне было очень страшно, и я не хотела этого делать, но все равно сделала: быстро протянула руку и убрала. До сих пор помню этот холод на коже.

 

Перепечатка материалов CityDog.io возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Pexels.com

#Беларусь
поделиться