«Это не безнадежные люди, нет!» Пенсионерка 25 лет ищет способ вернуть к жизни сына с шизофренией

Журнал «Имена» рассказывает историю Тамары Ивановны и ее сына Владимира (имена изменены). В 20 лет Владимиру поставили диагноз «шизофрения». Сейчас ему почти 50, и практически все время он проводит дома.

В ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОПАЛ В СЕКТУ

Тамара Ивановна живет вместе с сыном Владимиром, которому под пятьдесят. В 90-е он учился в институте, а в девятнадцать лет попал в секту. Потом – в психоневрологический диспансер, откуда вышел с диагнозом «шизофрения». Исчезли друзья, на работу не устроиться. Как вернуться к нормальной жизни, непонятно. Порочная карусель: больница – четыре стены квартиры, квартира – больница.

В европейских странах таким людям помогают по возможности прийти в себя, восстановиться. В Беларуси Владимиру как взрослому инвалиду положена только пенсия в 240 рублей. Все остальное на плечах мамы, которая тоже недавно вышла на пенсию. И теперь особенно остро встал вопрос: что будет дальше? Вернуться к жизни людям с диагнозами, которых боится работодатель и обыватель, помогает минский Клубный дом. В феврале после долгого перерыва он наконец «заселяется» в новое помещение.  

С Тамарой Ивановной (имена героев изменены по просьбе матери) встречаемся «на нейтральной территории». Говорить о сыне дома, то есть в его присутствии, она не готова – Владимир отрицает болезнь. Ему 47, большую часть жизни он проводит в квартире. Выбирается разве что в магазин за сигаретами да в поликлинику на уколы. Пока мама не вышла на пенсию, заходил к ней на работу.

Когда-то Владимир учился в институте. Еще раньше, в школе, увлекался радиотехникой, получал медали на технических конкурсах. В девятнадцать лет попал в секту «Трансцендентальная медитация». А в двадцать ему поставили диагноз «шизофрения».
 

ДО БОЛЬНИЦЫ: «ЧТО ПЛОХОГО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ В ГОСУДАРСТВЕННОМ УЧРЕЖДЕНИИ?»

– Помните, что было в 90-е? На всех столбах – реклама школ духовных практик, – говорит Тамара Ивановна. – Они снимали залы в кинотеатрах, в школах, в детских садах – везде! Казалось тогда советским людям: вот это духовность пошла, вот это свет. Сын попросил абонемент на занятия по «трансцендентальной медитации» во Дворец юношества. Мы доверяли, ведь это государственное учреждение. Раньше был контроль: кто приходит, чему там учат. Что плохого может случиться в государственном учреждении?

По выходным к девяти часам Владимир уходил на занятия, возвращался после обеда. Родители спрашивали, почему так долго.
 

– Он рассказывал, как там хорошо, какая там космическая музыка. Они читали мантры и вращались под них. А после он начал странно реагировать на замечания. Чуть что – начинает вращаться и читать мантры. Перестал есть пищу, которую я готовила. Варил овсяную кашку. Ел только ее и сухарики. Я забила тревогу, – рассказывает мать.

Владимир учился хорошо, но из института его отчислили – пропускал занятия на военной кафедре. Мама говорит, что сын думал отслужить год после учебы, поэтому военным занятиям внимания не уделял. Но потом стало хуже:

– Сын читал книгу «Бахагавад-гита как она есть». И начал устраивать свою жизнь так, как он сам понял из этого учения и исходя из занятий, которые он посещал. Охотился за фотографиями, рвал и выбрасывал. Избавлялся от вещей, оставлял всего по одной паре – носки, рубашку. Остальные вещи прятал под кустами. Я ему гитару подарила – отдал кому-то. Такой вот минимализм, – рассказывает Тамара Ивановна о пути сына. «Аскеза» должна была избавить его от «болезненности последующих реинкарнаций».

Владимир стал обвинять мать в «вещизме», указывая на несколько хрустальных вазочек в серванте.

– Мы богато никогда не жили, обычная семья, но и не бедствовали. Говорю ему: «Посмотри на обложку своей книги, ваша богиня сидит, обвешанная золотом, на коне, украшенном драгоценностями. А у меня несколько вазочек».

Владимир продолжал свой «пост» и «освобождение от связей с семьей». А через некоторое время попал в психиатрическую клинику.

ЛЕЧЕНИЕ: «СПИТ СЕБЕ И СПИТ. ВСЕМ УДОБНО. А ЕМУ?»

– Из больницы ко мне вышел человек подавленный, с пустым взглядом. Мне объяснили: это воздействие лекарств. Врачи назвали мне диагноз и пожелали терпения. И я набралась терпения, и оказалось, что оно спасительно, – вспоминает Тамара Ивановна. Говорит, что тогда услышать «шизофрения» было то же самое, что услышать «рак».

В больнице женщина пыталась объяснить доктору, что считает, что на поведение сына повлияли духовные практики. Принесла книги, просила изучить их, но врач сказал: «Глубоко верующий человек – это уже ненормально».
 

– Под действием больничных лекарств человек спит, – говорит Тамара Ивановна. Больные и их родственники сравнивают действия этих препаратов со смирительной рубашкой. – Он спит себе и спит. Всем удобно. А ему? Он же человек, но он живет ненормальной жизнью. Раньше вообще был только галоперидол, сейчас и в Беларуси появились другие лекарства. В прошлом году впервые за все время в больнице Владимиру разрешили принимать витамины и минералы. Даже обычным людям они нужны для активизации работы мозга. Врач позволил – и я впервые за 20 лет увидела эффект от лечения.

РЕАБИЛИТАЦИЯ. «НИКТО НЕ ПРОБУЕТ ВЕРНУТЬ ИХ К ЖИЗНИ»

Тамара Ивановна считает, что с такими больными недостаточно работают психологи. Считается, что медикаментозного лечения достаточно. Самое тяжелое начинается после больницы. Социальные контакты сокращаются до минимума, родители и больные не получают поддержки или получают ее мало. Они просто не знают, как восстанавливаться после диспансера. Все на плечах близких.

Друзей у Владимира не осталось. Мама – единственный человек, с которым он общается.
 

– Моя роль – поддержание его жизни. Это то, с чем я как я человек, который недавно ходил на работу каждый день, как-то справляюсь. С остальным – сложнее. Интеллект у сына сохранен. Но нужна коррекция поведения, нужно восстановить навыки. Все это, наверное, может быть успешно, если этим будут заниматься профессионалы. Пока у нас людей с ограниченными от рождения способностями и тех, что заболели психически потом, рассматривают одинаково.

Лечат по-разному, но в плане реабилитации не разделяют. Причем для первых развивается система помощи, а для наших детей не сделано почти ничего. Открываешь журнал со статьями о помощи людям с ограниченными способностями. Видишь деток с синдромом Дауна. Они идут на контакт, улыбаются, где-то их устраивают на работу. Те люди, которые с ними занимаются, чувствуют себя востребованными. Это хорошо! А вот взрослые люди с таким диагнозом, как у моего сына, менее коммуникабельны, достучаться до них тяжелее. И почти никто и не пытается. С ними все было хорошо, но однажды они заболели – и оказались никому не нужны. Никто у нас не пробует вернуть их к жизни, помочь устроиться на работу. Целая группа людей обездолена.

Сейчас Владимир мало приспособлен к жизни. Но Тамара Ивановна уверена, что таким больным можно помочь.

– Было бы хорошо, если бы лечение больных шизофренией было схоже с лечением обычного заболевания. Вывели из острого состояния – перевели в обычную палату. Если сломана нога, потом назначают реабилитацию, где сросшуюся конечность разрабатывают. А в случае с шизофренией просто снимают острое состояние, прописывают таблетки и отправляют домой на диван. Там он и остается, лишенный контактов с людьми.
 

Идут годы, новые навыки не приобретаются, старые – теряются. Тамара Ивановна сама пробует научить сына правильно питаться, пользоваться карточкой, как-то планировать бюджет. Сейчас у него выходит около шести рублей в день – такая пенсия. Наиболее вероятная перспектива для таких взрослых больных без родственников – интернат. А у Владимира Тамара Ивановна одна.

– А мне хочется, чтобы он остался в своей квартире, – говорит мама. Она объясняет, что разрушить изоляцию могли бы психологи и социальные службы. Профессиональные.

– Сейчас в Беларуси у тех, кто учится на социального работника, в курсе 30 часов психиатрии. Всего 30 часов! Что человек за это время узнает? Это же действительно сложные больные. Не безнадежные люди, нет, но с совершенно особенным поведением, которое нужно корректировать и направлять.

В Европе социальный работник, который будет заниматься людьми с психическими заболеваниями, изучает проблему углубенно четыре года, практика – со второго курса. И результаты совершенно другие. Больные восстанавливаются, насколько это возможно. Они не чувствуют себя одинокими, общество их не боится.

Не боится и работодатель слова «шизофрения», например. Думаете, не может такой больной заниматься каким-то спокойным трудом? Еще как может!
 

КАК ВЫ МОЖЕТЕ ПОМОЧЬ

Иногда Владимир приходит в минский Клубный дом. Это место, где помогают людям после психиатрических клиник: бывшие пациенты вместе готовят, занимаются шитьем, фотографией, организовывают сами себе занятия – учебу и досуг. Они при деле, да и родственники могут отдохнуть.

Владимир пока не то чтобы очень активный участник жизни Клубного дома. Но, как говорят организаторы, выйти из своих четырех стен и сказать «здравствуйте» – это уже хорошо, это первый шаг. В принципе ходить таким людям особо некуда.

В феврале после четвертого переезда и очередного ремонта своими силами Клубный дом начнет работу в полную силу. Пока не было крыши над головой (почти год!), участники Дома собирались в парках, ходили в музеи и на выставки. Это неудобно, не всем подходит. Клубный дом – от ресепшена до кухни – должен быть открыт весь рабочий день.
 

За все время через Клубный дом прошло 150 человек. Им помогают социальные педагоги, психологи, юристы. Кто-то из бывших пациентов становится завсегдатаем Дома, кому-то юрист помогает устроиться на работу – тогда человек появляется в Доме все реже. Неожиданный переезд (не продлили аренду) ударил по Дому. Пришлось искать новое помещение, собирать деньги на электриков, долго согласовывать с коммунальщиками новую проводку. Света пока нет, но скоро будет. Впереди – косметический ремонт, который делают сами участники Дома.

Помочь клубному дому можно вот здесь

 

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

   Фото: «Имена».