Нормально, когда ты встречаешься с друзьями выпить пива в конце недели. Ненормально – когда ты всю ночь ждешь их у ворот Окрестина. Мы поговорили с тремя бывшими заключенными ЦИП и записали их истории. Это один из немногих текстов, героев для которого не пришлось долго искать: все они – друзья автора материала.
«Кофе я так и не купил: супермаркет оказался закрытым, и всех, кто отчаянно дергал за входную дверь, задержали военные»
Ян
– Меня задержали, когда я пришел возложить цветы к месту гибели Тарайковского. Вообще меня девушка за молоком и кофе в магазин послала, но по пути я еще решил и за цветочками забежать. Всю прошлую ночь мы слышали на «Пушкінскай» взрывы и выстрелы, выходить побоялись. Я думал, что при свете дня будет относительно безопасно.
Короче, кофе я так и не купил. Супермаркет оказался закрытым, и всех, кто отчаянно дергал за входную дверь, задержали военные. Задержание, кстати, было каким-то нелепым: я довольно высокий, и они не смогли нормально скрутить меня в «ласточку», так что я просто пообещал, что пойду рядом и не буду убегать.
Вообще в глазах военных читалось больше страха и смущения, чем ненависти. Вокруг было много свидетелей и прессы, так что, похоже, они сильно стеснялись.
На руки мне надели стяжку, и следующие два часа я просто простоял у милицейского автобуса. Курил, разговаривал с журналистами, был уверен, что все обойдется и это недоразумение.
Пытался общаться с военными и даже качал права, мол, я просто в магазин шел, а вы меня вяжете – это что за произвол? Мне ответили, что все будет хорошо, меня отвезут на разъяснительную беседу и отпустят. Я расслабился. Действительно, что мне сделают – еще только 5 часов вечера, митингами даже не пахнет. Но, как только приехал автозак, меня швырнули в него, как кусок мяса, и я понял, что сейчас начнется настоящее веселье.
«Мразь, сколько тебе платят?!»
Несколько профилактических ударов по почкам в автозаке под крики «Мразь, сколько тебе платят?!» конкретно так сбили с меня спесь. Потом была теплая встреча в РОВД, где нужно было пройти через четыре этажа настойчивого дубиночного массажа. Каждый встреченный на лестнице силовик считал своим долгом приложиться по тебе лично и показать, насколько ты неправ.
Потом меня завели в какой-то спортзал, уперли лицом в пол, и в таком положении я провел следующие 7 часов. Тело затекает и начинает жутко болеть уже через 15 минут. Дергаешься – бьют. Кричишь слишком громко – бьют еще сильнее. Не кричишь совсем – тоже бьют.
Вообще у каждого обладателя дубины свои предпочтения в этом вопросе. Приходилось постоянно подстраиваться: понимаешь, какой типаж тебя лупасит, и решаешь на ходу, орать тебе или не орать.
Все эти семь часов я не видел ничего, кроме берцев, которыми мне периодически прилетало по голове. Причем страшнее всего не когда тебя бьют, а когда, например, рядом с тобой пятеро омоновцев месят какого-то мужика, его кровь уже подтекает к твоим ногам и ты понимаешь, что будешь следующим.
В туалет не отпускают – пришлось пару раз обмочиться. Хотя нет: одной девочке все же удалось отпроситься, и омоновец повел ее в уборную. Вернулись они минут через 20. Девчонка была вся зареванная, а этот мудак приговаривал: «Ну ты же взрослая уже, все понимаешь, малая».
К вечеру привезли какого-то в щепки пьяного мужика в вышиванке. Он кричал: «Мужики, не бейте, – я солист группы “Верасы”!» ОМОН это не впечатлило: избивали его так сильно, что аж вышиванку дубинами порвали.
Как потом оказалось, мужик просто возвращался домой из бара. В одной руке чекушка, в другой – кола, подходит к подъезду, и тут его вяжут. Тогда в спортзале ему досталось, по ходу, сильнее всех. Если бы он не был так пьян, возможно, помер бы уже от болевого шока.
Один из омоновцев присел нам на уши:
– Я из-за вас, пи**расов, четвертые сутки уже не сплю, жену не вижу! Только два «роллтона» съел за это время!
Общались с нами как со скотом, конечно. Но я заметил одну вещь: любое, даже случайное, проявление человечности от твоего обидчика в такой обстановке трогало до глубины души. Однажды мимо меня проходил омоновец и споткнулся о мою голову. Я застонал, а он подошел, потрепал за голову и извинился. И на следующие несколько часов он стал богом в моих глазах.
«Девочек били дубинами по животу. Специально, чтобы отбить яичники и они не могли рожать “врагов народа”»
Потом был этап на Окрестина: уже знаменитый омоновский «коридор» и камера, где было градусов 60 и по стенам тек конденсат. Мы засовывали носы в любую дырку, откуда, как нам казалось, дует.
Иногда люди начинали стучать в дверь и требовать освобождения, потому что у них уже истекали 72 часа. Внезапно открылась кормушка, и смотрящий сказал, что сейчас прыснет в камеру перцовкой, если не заткнемся. Чуть позже он все же провернул этот трюк с соседней камерой – люди там кашляли и задыхались следующие пару часов.
Мы слышали, как кричат девочки. Говорят, некоторых из них били дубинами по животу. Специально, чтобы отбить яичники и они не могли рожать «врагов народа». В какой-то момент к нам пришел конвой, заставил раздеться, встать на колени и оттопырить задницы.
Зашли омоновцы и начали рыскать по нашим вещам. Внутри я даже посмеивался: давай-давай, трогай мои штаны – я их как раз снова обоссал перед этим. Дубины нам, слава богу, никуда не пихали – только грозились. Потом сказали одеться и выгнали на улицу.
Ночевали в прогулочном дворике. Там я по-настоящему почувствовал арестантское единение: люди помогали друг другу с одеждой, перевязывали раны своими майками. В какой-то момент мы все решили, что единственный способ нам тут нормально поместиться и уснуть – сесть паровозиком. В итоге мы «змейкой» заполнили весь дворик и спали друг на друге.
Несмотря на то, что все были синие и измученные, мы много смеялись в ту ночь. Я даже помню до сих пор фразу одного из задержанных: «Я в тюрьме, и меня несколько часов избивали – почему я ржу?»
Не помню имя чувака, на котором я спал, но было тепло – спасибо.
«Это потом я узнал про волонтерский лагерь на Окрестина и прочую движуху: изнутри кажется, что про тебя все забыли»
Утром нас еще раз профилактически отмудохали и загрузили в автозаки на Слуцк. А, нет – до этого еще были протоколы, но тут все как у всех: у судей в глазах вроде и есть что-то, но 10, 15 и 20 суток они лепили на автомате и по принципу считалочки. Читать, что подписываешь, не дают: скорость судебного конвейера – 7 минут на человека.
По приезде в Слуцк нам сразу сказали, что, как только «минские звери» уедут, с нами все будет хорошо. Нас отвели в казарму, каждому выдали по койке, разрешили сходить в душ и даже дали какую-то одежду. Там же в первый раз нормально покормили. На ужин была овсянка с огромными такими кусками докторской колбасы. Местные поварихи, по ходу, видели, какие измученные мы приехали, и накладывали не жалея.
Нам даже книжки принесли и дали покурить одну сигарету на шестерых. По кругу и через кулачок. В общем, после Окрестина Слуцкий ИВС уже казался натуральным санаторием.
Так мы и готовились досиживать наши сутки, но на следующий день всех внезапно отпустили. Я офигел, когда увидел, сколько людей нас встречает у ворот: из камер ИВС совершенно ничего не было слышно. Это уже потом я узнал про волонтерский лагерь на Окрестина и прочую движуху. Изнутри вообще кажется, что про тебя все забыли.
Сейчас я нахожусь в Киеве. Возвращаться в Беларусь пока боюсь. Фирма, в которой я работаю, в ближайшее время планирует переезжать в Софию, и, наверное, я перееду с ними. Или еще куда-нибудь – уже куча стран предложили убежище. А с ребятами с Окрестина мы создали чат в телеграме и общаемся до сих пор. Назвали, кстати, «Верасы»...
«Решил подвезти свою соседку на женскую акцию солидарности и постоять где-то в сторонке»
Паша
– Это был первый день женской акции, когда девчонки выходили в белом и с цветами. Сам я в этом по понятным причинам участвовать не мог, но решил подвезти свою соседку и постоять где-то в сторонке. Плюс последние пару дней моя машина была чем-то вроде передвижного медпункта, так что в случае чего я мог бы еще кому-нибудь оказать помощь.
Девчонки вышли из машины, попрощались и пошли в колонну, а я стал медленно, со включенной аварийкой, ездить по противоположной стороне проспекта. Гудок у меня не работал в принципе, так что провоцировать милицию я никак не мог, даже если бы хотел. Единственное, в какой-то момент по радио заиграла песня Another Brick in the Wall, и я на полную выкрутил ручку громкости.
Внезапно откуда-то выскочили два «тихаря». Очевидно, они не были фанатами Pink Floyd: один из них подбежал, ударил по машине и что-то крикнул в окно. Я сразу же дал по газам, от греха подальше.
Через минуту навстречу мне выехал тонированный бусик. Когда я увидел, что внутри сидят люди в масках и показывают на меня пальцами, понял, что вряд ли уже далеко уеду. У нас завязалась короткая погоня метров на 300, после чего я в ужасе выскочил из машины, оставив открытой двери и не заглушив движок, и бросился бежать. Я кричал «помогите», но людей на улице почти не было, а те, кто был, просто впадали в ступор от этого и никак не помогали.
От «людей в масках» я оторвался, но уже на следующей улице меня скрутили гаишники. Надели наручники, подождали тот самый омоновский микроавтобус и закинули внутрь.
Там меня еще не били, но решили на мне обучить молодых, как правильно обездвиживать задержанных. «Да не так – вот тут придави!» – и все в таком духе.
Один из гаишников оказался адекватным: ослабил мне наручники, сказал, в какое РОВД меня везут. Я высунул лицо в окошко и искренне надеялся, что меня заметит кто-нибудь из знакомых: погонится за автобусом, отобьет от милиции. Ну, или по крайней мере сфоткает и отпишет моим родителям, где я. Но город был мертвым.
«У тебя есть пять минут, чтобы все рассказать, иначе станешь калекой»
Мы приехали в РОВД, и почти сразу меня потащили на третий этаж на допрос к какому-то следователю. Швырнули перед ним на пол и начали месить.
Следователь заорал: «У тебя есть пять минут, чтобы все рассказать, иначе станешь калекой!» Били в основном по голове: рассекли щеку, разбили нос. Потом еще на спину прыгали. Постоянно спрашивали: «Кто вас координирует? Кто платит? Кто вооружает?»
Мне показалось, что абсолютное большинство силовиков искренне уверено, что все протестующие – организованная преступная группа.
Чтобы я не залил пол кровью, мне кинули полотенце. Все оставшееся время в РОВД я провел вслепую, с этим полотенцем на голове. Еще мне на спине нарисовали цифру 1 и периодически постебывались над тем, что я у них тут «VIP-персона».
Как я понял, мне пытались сначала пришить роль координатора, потому что на заднем сидении моей машины нашли пару мотоциклетных шлемов, щитки и перчатки. А мотоциклистов они очень не любили. Я сказал, что взял это все исключительно для защиты, – вроде отстали.
В конце концов у меня получилось наладить с ними какой-то минимальный диалог. Я спросил, почему они все это делают. Основных причин было три:
- Они мстят за своих. Им внушают, что протестующие идут на омоновцев с оружием и среди личного состава сотни покалеченных.
- Им надоело за нами бегать, поэтому тех, кого поймали, избивают максимально жестоко: чтобы точно снова не пошли на митинг и все вокруг видели, глядя на них, что ходить лучше не стоит.
- Это их работа: у них приказ, и его нужно исполнять.
Когда меня вели в следующий кабинет, по дороге с меня слетел кед. Кто-то его поднял и запихнул мне в трусы. В некотором смысле это меня потом спасло: во втором кабинете омоновец пытался пихать мне дубинку между булок, пока я лежал на полу. И в тот момент я вовсю благодарил про себя лидского друга за то, что прикрыл мне тылы.
Второй следователь сидел за столом и досматривал мои вещи. Долго не могли вскрыть мой пленочный фотик, пока я сам не рассказал как. В итоге они все равно мне его сломали.
Еще лазал в моем телеграме, и периодически меня передергивало, когда он называл имена моих друзей из контактов. Нашли пару каких-то фоток, на которых, как им показалось, были наркотики. Дали по ногам. Потом следак прочел вслух сообщение от моей подруги: «Будьте осторожны, они уже бегают под амфиком». Я сказал, что это опечатка и, скорее всего, она имела в виду «под падиком». Но меня еще пару раз стукнули головой о стену.
«Было ощущение, что это помещение в РОВД отдали специально под пыточную: резиновый пол, мишени на стенах, жужжащие лампы и постоянные крики»
Меня спустили в местный тир. Было ощущение, что это помещение в РОВД отдали специально под пыточную. Антураж был соответствующий: резиновый пол, мишени на стенах, жужжащие лампы и постоянные крики.
В углу лежал толстенький дядя из Wargaming и его девушка. Вот им доставалось за троих: у ребят нашли при себе какие-то деньги и нарекли спонсорами протестов. Потом мужичку уже так поплохело, что пришлось все-таки вызвать «скорую».
На удивление, меня в тире били уже не сильно – так, скорее, пинали иногда, проходя мимо. Силовики увидели в моих вещах фотоаппарат, и, пока я лежал лицом в пол, у нас завязался разговор о том, что лучше: пленка или цифра. Такой сюр: я лежу, доказываю, что пленка круче, а в паре метров от меня рыдает и стонет какой-то мужик.
Потом они начали рассуждать о результатах выборов:
– Ты пойми, мы же тоже хотим перемен, но не таким способом! К тому же ты сам подумай: вот сколько человек сегодня вышло? Тысяч пятьдесят? А живет в Минске сколько? Вот и думай! Ну окей, может, не 80% у Лукашенко, но он ведь все равно выиграл, ведь так?
Затем нам отдали вещи и повезли на Окрестина. Женщины, которые выдавали нам наши пакеты, разговаривали о своем и громко смеялись – и это был самый страшный и омерзительный звук, который я слышал. Людей избивают, все полы в крови, а на фоне этой картины – женский смех.
Дали подписать протокол. Как только я начинал читать, что мне инкриминируют, омоновец потянулся за дубинкой. Успел выхватить глазом слово «административное»: в принципе, мне этого было достаточно.
– Напишите еще, что у него нос сломан!
Тут я напрягся, потому что пока что нос сломан не был. Но сейчас мне предстояло пережить «коридорчик» из омоновцев перед загрузкой в автозак, так что это могло быть легко исправлено.
На прощание в РОВД мне хорошенько так прописали с ноги в живот. Наверное, это был самый болезненный удар за все время задержания – я даже на колено присел.
Бегу в зак с пакетом вещей над головой, но уже хотя бы не в наручниках. Со всех сторон прилетают удары. Это такой омоновский обряд посвящения. Пакет рвется, все мои вещи падают – силовики смеются. В автозаке ужасное пекло: люди стонут, теряют сознание, стучат в двери. Я попросил всех перестать кричать, потому что так быстро тратится кислород.
«Ноги пацану отбили так, что он не мог стоять»
На Окрестина нас согнали в прогулочный дворик и сказали, что ночевать мы будем тут. В четырех бетонных стенах каким-то образом поместилось 127 человек. Стояли, грелись друг о друга, слушали крики девушек из ЦИП и ждали солнца.
Было много времени подумать. На свободе ли мои друзья, успею ли я проводить девушку в Киев и прочее – такие вопросы лезли в голову. Представлял, что я, как кровавый рыцарь такой, прискачу на перрон в последний момент и обниму ее. Я надеялся, они там во всем разберутся и все-таки меня отпустят. Хотя верилось в это слабо.
На следующий день был суд. Толпу заключенных поделили на две очереди. Одна с иностранными журналистами – оттуда часто доносились приговоры вроде «30 базовых». Надеялся, что тоже отделаюсь штрафом, хотя в нашей очереди до меня давали только сутки. Но я же везучий: в итоге на моей очереди судья ушел, и мне сказали, что суд переносится на завтра.
Меня отвели в камеру. Людей много, койки всего четыре – спят все по очереди. Но, что удивительно, никто никого не подгоняет и не будит. Как проснешься – сам освобождаешь место, и на него ложится следующий.
Вокруг было много интересных персонажей. Был совсем молодой парень, которого взяли из дома, прямо на глазах у родителей. Ноги пацану отбили так, что он не мог стоять. Был мужик, которому приписали уголовку как организатору, за то, что дома нашли старый ржавый штык-нож и какие-то страйкбольные гранаты с горохом. Но я так устал, что не смог ни с кем долго общаться – просто сполз вниз по стенке и уснул.
Через сон услышал, что кто-то крикнул мою фамилию. Как потом оказалось, это были те самые списки волонтеров у Окрестина. Я подошел к мужичку, который у нас в камере был самым активным, и переспросил. Оказалось, что он мой однофамилец. Я улыбнулся и сказал, что никогда раньше с моей фамилией никого не встречал. Он, весь синий, стал хохотать:
– Так это ты, парень, наверное, просто водку не пьешь! Так еще одного очень известного нарколога зовут!
«Командир, а вы в каком звании?» – «Так, этот, по ходу, в автозак хочет!»
Артем
– Думаю, меня задержали одним из первых в Минске. Это было 9-го числа на Немиге. Я как знал, что все плохо закончится, – взял с собой почему-то две пачки сигарет вместо одной.
Мы шли втроем от Первомайской к стеле, улицы были подозрительно пустыми, и я левым глазом начал вылавливать каких-то мужиков в арках домов. Это потом их тихарями» назовут, а тогда это просто были какие-то ребята с одинаково стремными лицами.
Когда увидел шеренгу военных, все стало на свои места. Договорились с друзьями, что, если они двинутся, бежим врассыпную. Идет команда «вперед» – шеренга проходит метров 50 и останавливаются. Все убегают, а у меня какой-то ступор в голове. Я просто закуриваю сигарету и стою. Понятия не имею, что на меня нашло.
Какой-то парень сознательный, лет двадцати, схватил меня за локоть и попытался утащить, но я остался. Снова команда «вперед» – еще 50 метров. Когда от меня до шеренги осталось метров 7, я понял, что бежать уже поздно в принципе. Кто-то, наверное командир, крикнул мне:
– Вали на*уй отсюда!
Будь мы в кино, я, пожалуй, должен был сказать в ответ какую-нибудь пафосную фразу и умереть, как герой. Я посмотрел, что ни у кого из военных нет ни погонов, ни каких-то опознавательных знаков в принципе, и почему-то спросил:
– Командир, а вы в каком звании? Я тоже служил и тоже давал присягу.
– Так, этот, по ходу, в автозак хочет!
Двое меня заломали, и еще семь человек сбросились по удару. Когда били – было не больно: видимо, из-за адреналина. Просил, чтобы не скручивали руки: мол, все нормально, я и так пойду. Скрутили и ввалили еще сильнее. По ногам, по заднице, под дых.
Закинули в какой-то автобус. Насколько я понял, это был их служебный транспорт с амуницией. Увидел там какую-то штуку, похожую на гранатомет. Как потом объяснили, этой фигней стреляли в толпу – это были нелетальные гранаты с резиновой дробью внутри.
Какой-то парень закричал:
– Что ж вы с нами как со скотами какими-то?
Ему сразу же прилетело дубинкой по лицу. Из нашего автобуса его били сильнее всех.
Потом нас закинули в автозак, где людей уже было достаточно много, приходилось буквально сидеть один на другом. Я упал на какого-то парня. Говорю ему:
– Прости, братишка, по-другому никак…
– Да нормально – все в одной лодке же. Зато по тебе дубинкой больше попадать будут.
Нормальный, с юмором такой чувак попался. Сидели мы так долго, и периодически нас слегка били, чтобы не расслаблялись. Выслушивали все эти: «Что ж вам, суки, не жилось нормально! Перемен они захотели – вот вам перемены!» Убеждали, что у нас есть какие-то координаторы, которые сами сидят с пивом дома, а нас проплатили и под пули пустили. Один из ментов – самый, кстати, адекватный – сказал следующее:
– Ребята, мы еще с вами процентов на 10 работаем от того, что мы можем сделать. Мы еще вас защищаем, так что можете спасибо сказать. ОМОН бы с вами не церемонился.
И действительно, как я потом понял, мне повезло, что это были внутренние войска – они не такие озверевшие. Когда нас начали перегонять в другой, омоновский, автозак, мы почувствовали эту разницу. Те уже били всех: и девушек, и лежачих. И получали, кажется, от этого удовольствие. Как будто их очень сильно разозлили и надолго зафиксировали это состояние.
Из старого автозака в новый все перебрались более-менее нормально. Кроме того парня, которому по лицу заехали, – он «щучкой» выпал из машины лицом прямо на асфальт. Кажется, за ним потом приехала «скорая».
В новой машине нас закрыли, и мы просто сидели внутри. Нам попался очень хороший водитель. Он принес нам попить и не спалил, когда у одного из задержанных зазвонил телефон и на звонке заиграла «Перемен». Мы аж в пол вжались – думали, ну все, сейчас нас убьют. Нет – никто не прибежал. Кто-то достал флягу, где было 200 граммов коньяка. Забили на коронавирус и раскатили на четверых, чтобы не так страшно было.
«Так, у этого, по ходу, голова пробита, а у этого – открытый перелом ноги. Что делать будем?»
В РОВД нас не повезли – сразу на Окрестина. Там в камеру на 4 человек набили 24. Накормили только в конце второго дня. Бить били, но редко и, скорее, для галочки. Сильнее всего доставалось ребятам, которых поймали в ночь с 10 на 11. Я тогда не спал вообще – стоны задержанных было слышно до утра. Так человек кричать может только в агонии. Словами это не передать.
В наше окно можно было увидеть кусок внутреннего дворика и место, где въезжают автозаки. В эту ночь мы насчитали их штук 20, а потом уже забили. На улице взрывы, ор, в коридоре речь омоновцев в стиле: «Так, у этого, по ходу, голова пробита, а у этого – открытый перелом ноги. Что делать будем?»
Вишенкой на торте, которая добавила ощущение какого-то наркотического бреда от происходящего, стал вид двух женщин, работниц ЦИП, которые вышли за ворота, чтобы покурить сигаретку, посмеяться и обсудить свои насущные вопросы. В 10 метрах от них за забором убивают людей, а они обсуждают отпуск в Турции.
С нами в камере сидел бывалый мужичок, весь в наколках такой. Он постоянно повторял, мол, все нормально, пацаны, по истечении 72 часов они должны нас отпустить. И, когда третьи сутки уже подходили к концу, мы реально поднялись всей камерой, начали стучать в дверь и требовать, чтобы нас выпустили. Открылась кормушка, и смотрящий сказал нам гениальную вещь:
– Вас же незаконно всех задержали, да?
– Ну да...
– Значит, и сидите вы тут незаконно, понятно?
Кормушка закрылась. В следующий раз, когда мы начали шуметь, в это окошко просто брызнули перцовым баллончиком. Причем держали где-то секунду-полторы.
Дышать было невозможно. Я догадался намочить футболку в раковине и намотать на лицо – стало чуть легче. Говорить я не мог, но показал ребятам жестами, и они сделали так же. Хуже всего пришлось нашему «сиделому» мужичку – добрая часть содержимого баллончика попала ему прямо в лицо. Он скрючился, покраснел, начал задыхаться. В камере и так было как в бане, а теперь дышать стало еще и физически больно. Я думал, что мы откинемся всей камерой.
«Мы видели только взрывы и автозаки в щелочку в окне, поэтому были уже уверены, что всех побили, запугали и протест свернулся»
Суд был, но понятно, что это была чистая формальность. Там сидели девчонки лет по 20, только после юрфака, скорее всего. Им вроде и жалко нас, но пишут, что сказали. Кому 15 суток, кому 10. Мы уже были готовы к тому, что раньше срока не выйдем. То, что нас внезапно начали освобождать, было полной неожиданностью.
Более того, я вообще не ожидал, что народ вышел на мирные протесты и вообще в городе какая-то позитивная движуха происходит. Мы видели только взрывы и автозаки в щелочку в окне, поэтому были уже уверены, что всех побили, запугали и протест свернулся.
Когда я вышел за ворота и увидел столько людей, начал улыбаться во всю пасть. До сих пор с этих фото все ржут: вокруг все битые, испуганные, а я как с курорта вернулся. На самом деле у меня всегда такая реакция, когда друзей вижу, а тут я тем более был нереально счастлив.
Уезжать пока никуда не планирую. В воскресенье был на марше, несмотря на запрет, – это был просто праздник какой-то. Рад уже по крайней мере тому, что больше ничего не взрывается и никого не задерживают. Надеюсь, что дальше будет только лучше.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: unsplash.com.
