«Она меня бесит!» Каково это – воспитывать приемную дочь и чувствовать, что ты ее не любишь

«А кто, если не мы?» – интернет-журнал «Имена» поговорил с минчанкой Светланой. Она вместе с мужем несколько лет назад удочерила девочку – и это была худшая идея в жизни. По крайней мере, так женщина думала поначалу, пишет Анна Крючкова.

«Я считала себя извергом»

Светлана и Игорь 17 лет в браке. Она переводчик, он компьютерщик. Живут в Минске в обычном «спальнике». Воспитывают четырех детей: двух мальчишек и двух девчонок. Любе почти восемь лет. Светлана и Игорь усыновили Любу, когда ей было 11 месяцев. Они взяли малышку в свой дом. И скоро испугались собственных чувств.

– У меня уже было два сына. И я очень хотела дочь, – рассказывает Светлана. – Тогда мне казалось, что нет критической разницы между «родить свою» или «усыновить чужую» малышку. Подумала: есть девочки, у которых нет родителей, а у меня есть желание взять. Логично. Хорошо. Правильно.

Младшему сыну был годик, и я так была счастлива в этом материнстве! Во мне было столько сил, что, казалось, могу вырастить пятерых детей одновременно. Муж более реалистично оценивал себя и сразу сказал, что ему будет тяжело с чужим ребенком. Я уговорила. Решающий довод – социальная ответственность. «Кто, если не мы?» В принципе так и есть: мы не можем жить в счастливом вакууме по одну сторону забора, а те дети – по другую, в своем «лепрозории». Если существуют сироты, значит, какая-то вина в этом лежит на всех нас.

Я узнала о Любе от волонтеров, которые посещали один из детских домов. Уточнили информацию у администрации – и поехали знакомиться.

Я увидела пухленькую, кудрявую, глазастенькую симпатичную малышку. Следующие полтора месяца приезжали в детдом, гуляли с Любой, привозили игрушки. Привыкали друг к другу спокойно: с моей стороны не было ни излишней щемящей нежности, ни отторжения.

Но, когда забрали Любу домой, произошло неожиданное – в первый же день мне стало невыносимо тяжело. Появилось сильнейшее отвращение к ребенку. Я лежала ночью и думала: «Боже, что я наделала!» 

И так было не одну ночь. Это растянулось на пару лет!

На курсах усыновителей нам говорили про период адаптации, но я не ожидала, что он может быть таким долгим. Нам рассказывали про возможные деструктивные реакции ребенка, но меня смущала моя реакция: я просто возненавидела свою удочеренную малышку! Вот она морщит носик, а мне кажется, что ничего противнее я в жизни не видела.

Мне было отвратительно наблюдать, как она ест, пьет. У Любы совершенно не были развиты вкусовые рецепторы – она глотала все подряд. Домашние дети, как правило, придирчивы в еде, подолгу пробуют предложенное блюдо на вкус, воротят нос, если что не так. А Люба могла горчицу съесть и не поморщиться.

У нее была однотипная реакция на всё – в основном крик. Однообразная мимика, часто она будто впадала в ступор: остекленелые глаза, открытый рот. Я не могла ее фотографировать, удаляла снимки, потому что они казались мне ужасными… В общем, я не представляла, что к детям можно испытывать такую агрессию, ненависть и раздражение.

Я чувствовала себя извергом, не способным полюбить бедного ребенка. И это было страшно. Окружающим же не скажешь: «Она меня бесит». Это же сразу подвергнут осуждению: «Усыновила – так люби, какие проблемы? А если ты плохо относишься к сироте – то последний нелюдь». И ты так про себя и думаешь. И еще переживаешь, что хуже всего в этой ситуации приемному малышу».

«Муж сказал: мы совершили ошибку»

– От своих мальчишек я получала эмоциональный заряд в виде улыбашек, благодарности, а от Любы не было никакого заряда, – говорит Светлана. –Только минус. Она только забирала. И это понятно: у брошенных детей действительно эмоциональная дыра. «Голод» такой, что они просто съедают тебя целиком и все равно остаются эмоционально голодными. А родители не бездонные.

Вместо того чтобы принять ситуацию и спокойно заботиться, такие родители начинают стараться сильнее любить, сильнее вкладываться в это обделенное дитя. И в конце концов от них ничего не остается. Это классическое выгорание. У меня оно и случилось.  

Я была как тот человек, что катит камень на гору и думает, что вот-вот все будет хорошо, а камень срывается, катится вниз и давит тебя. У меня хорошая память. Но те два года адаптации выпали у меня из головы: я не помню, во что одевалась, как питалась, спала ли с Любой или отдельно. Помню только тяжесть. Мне казалось, будто я в колодце и вижу жалкий клочок неба над головой — такое было суженное, измененное сознание. И эмоциональное истощение. У меня иссякла вся жалость и эмпатия к кому бы то ни было. Наверное, включился режим самосохранения.

В этот сложный период я снова забеременела, что еще больше усложнило эмоциональный фон. Муж в один момент не выдержал и сказал: «Мы совершили ошибку, нужно это исправлять и отдать Любу назад». Наверное, он так не думал, и это было сказано в минуту слабости. Но минута слабости тогда наступила у всех.

Я не знала, что делать. С одной стороны, не представляла, как можно будет спокойно жить дальше, отдав ребенка обратно в детдом. Для меня это сродни аборту. Пригласили человека в свою жизнь и вдруг выдворяем. С другой стороны – не видела выхода из ситуации без поддержки мужа. Тупик.

Как вышли? Только с помощью специалиста. Практически сразу я стала звонить психологу Центра усыновления Ольге Головневой, которая преподавала нам на подготовительных курсах и советовала при любых проблемах обращаться за помощью. Ездили к ней вместе с мужем на консультации, звонили. Она приезжала к нам домой для поддержки.

Потом я стала говорить с другими усыновителями. И выяснила, что моя реакция не уникальна. Семья – единый организм. И поэтому усыновление ребенка можно сравнить с пересадкой органа.

Он может почти сразу замечательно прижиться, а бывает, приживание проходит плохо. И это не значит, что родители ужасные. Такова данность.

Спасло, наверное, и то, что мы с мужем не боялись признаваться в своих «странных» чувствах друг перед другом. Мы вели бесконечные разговоры о том, сколько же можно терпеть эту ситуацию. До этого мы с супругом верили, что в жизни все зависит от нас. Оказалось, что нет. И это нас успокоило. Мы решили: будь как будет, пойдем не по нашему сценарию. Нельзя ожидать от этих деток такого же поведения, как от родных новорожденных. Никто не виноват. Нужно просто принять это.

Из-за стресса Светлана потеряла свою беременность. Но это не озлобило семью, а сплотило:

– Горе тоже объединяет, – говорит она.

«Усыновленные дети особенные»

До того как Люба попала в семью, она провела несколько месяцев в детдоме. А в детдом ее привезли из больницы, где лечили два месяца. А в больницу она попала от пьяных родителей, которые ее ни разу не навестили.

– Усыновленные дети особенные, – подчеркивает Светлана. – И дело здесь не в неблагополучном наследии, а в глубинной травме, переломе, который происходит в детях, оторванных от биологических родителей. Это сродни лишению права на жизнь, потому что человеческие детеныши не могут жить без опеки взрослых. Эта травма может проявляться на протяжении всей жизни, вызывать сложности в построении отношений с миром. Когда это понимаешь, все «странности» в поведении приемного ребенка становятся объяснимы.

Как моя Люба могла выражать разные эмоции, если она не видела их в первый год своей жизни? Она видела рядом с собой только точно таких же сирот, кричащих или безучастных, и копировала их поведение.

Первые годы она прятала еду, и мы выгребали кучу огрызков, сушек, конфет из-под шкафов и кроватей. Это все та же травма, страх лишиться базовых потребностей.

Говорят, что на один год жизни ребенка в детдоме нужно три года в семье, чтобы выровнять его со сверстниками. Я это сейчас хорошо понимаю.

Но вот общество – не всегда. Даже близкие люди. Бывает, что бабушки с дедушками не принимают приемного ребенка. Говорят, например: «Вы мне на каникулы родных внуков привозите, а этого не нужно». В моей семье такого, к счастью, не было, хотя привыкание родных тоже не было гладким. Как-то я встретила в театре мамину сотрудницу, которая в первый раз увидела Любу. Потом я узнала, что мама на ее вопрос, кто эта девочка, сказала: «Знакомая». Меня, конечно, это очень задело, будто моей дочери стесняются. Но все обошлось без ссор, я просто проговорила и объяснила свои чувства маме.

Я понимаю, насколько сироты неадекватно себя ведут с точки зрения взрослого, который привык к домашним детям. Это реально зрелище не для слабонервных. Когда ребенок, например, размазывает по кровати вокруг себя какашки и орет, мало кто проникнется сочувствием – такого люди в семьях никогда не видели. Поэтому приемным родителям нужно быть готовыми постоянно защищать ребенка и объяснять его поведение окружающим.

Общество мало понимает, каково это – быть усыновителями. Как бы новые родители ни любили приемного, первичная травма может всплыть наружу. Отсюда деструктивное поведение и болезни.

У усыновленных детей есть проблемы с концентрацией внимания, перепадами настроения, они требуют постоянного поощрения, похвалы. Многие из них склонны к травматизму, потому что плохо чувствуют свое тело и ходят в постоянных синяках. А соседи думают, что за ними не смотрят или бьют. У некоторых детей нет чувства самосохранения: они любят рискованные игры, прыгают с крыш, бросаются под машины.

Кто виноват? Для общества – родители! Недавно в прессе описывался случай, когда усыновленный мальчик попал в больницу с черепно-мозговой травмой, упал с качелей. Никакого криминала. Какая-то женщина сфотографировала его в больнице, написала, что к нему никто не приезжает.

А родители действительно нечасто ездили, так как жили где-то в деревне, хозяйство не на кого было оставить. Всплыл как-то факт усыновления. И общество осудило: «им свиньи дороже ребенка», «да лучше мы его усыновим» и прочее. В результате усыновители от ребенка отказались. Я уверена: не потому что не любили, просто их так заклевали, что они решили, будто реально не достойны воспитывать.

Чувство вины может захлестывать. Если проблемы родных детей оцениваешь спокойно, то в отношении усыновленного всегда думаешь: ты что-то недодал, «недореабилитировал». Ожидания от приемных родителей завышенные. Но мы не супергерои.

Девять месяцев назад у Светланы родилась еще одна дочь. Теперь в семье четверо детей. И это счастливая семья. Семья без тайн. Друзья знают, что Люба не родной ребенок. Сама Люба знает:

– Мы это не скрываем. Я объясняла дочери, что она родилась не в моем животе, что попала в больницу и детдом, где мы ее разыскали. Если она со временем захочет найти своих биологических родителей, я дам ей всю информацию.

Нас так настраивали на курсах: тайна усыновления может быть для окружающих, но сам ребенок должен знать про себя все. Это созвучно и моим убеждениям. У нас есть видео, как мы забираем Любу из детдома. И это одно из любимых видео всех моих детей.

Вот тут вы можете помочь семьям-усыновителям

Что еще можно почитать на «Именах» 

Похищают детей, обвиняют в педофилии. До чего доходят семейные войны, и как их остановить

«От советского ремня надо уходить». Как папа-школа учит белорусов отцовству

Фото: Виктория Герасимова, «Имена».